В печи одновременно «варится» семьдесят тонн жидкого стекла. Заглянуть в нее можно только в специальных очках, которые протягивает мне технолог. Кстати, они довольно стильные — с большими стеклами, такие сейчас в моде. // Анна Котова.
В цехе, где находится стеклоплавильная печь, работа в буквальном смысле кипит! Температура внутри нее — тысяча двести градусов. Заглянуть внутрь можно только в специальных очках. Фото Алены Кардаш.
Через них глазам открывается «море» бурлящей густой белой массы. Это будущие колбы. Получив редакционное задание — попробовать себя в роли рабочего завода, я даже не представляла, насколько «горячим» (в буквальном смысле этого слова!) получится этот репортаж. Вместе с фотокорреспондентом мы отправились на Томский завод светотехники, чтобы узнать, кто и как «варит» стекло и «выдувает» стеклянные колбы.
Жарко…
Нас сразу отправили в цех, где находится стеклоплавильная печь высотой с трехэтажный дом. Отсюда все начинается. Это самый жаркий цех завода, работа здесь в буквальном смысле кипит: температура внутри печи — тысяча двести градусов. А рядом с ней, на рабочем месте оператора, — выше сорока. Очень жарко.
Оператор следит за тем, чтобы у каждой из колб была равная толщина стенок. И если замечает брак, перенастраивает оборудование. Бракованные колбы бьют и отправляют на переплавку.
Стекловар — самая вредная специальность на заводе, потому что рабочие не только вынуждены целую смену находиться «на жаре», но еще и подвергаются инфракрасному облучению. Зарплата у стекловара — двадцать четыре — двадцать восемь тысяч рублей в месяц, а из-за вредности производства они уходят на пенсию на пять лет раньше.
Практически всю работу по сборке осуществляет автоматика, но без человеческого глаза не обойтись. Бригадир Татьяна Старцева показывает мне плохо закрепленную спираль. Если пропустить такой брак, лампочка гореть не будет. Фото Алены Кардаш.
…и шумно
Затем колбы отправляются на линию сборки, где на конвейере их уже «ждут» спирали, металлические цоколи и другие детали и детальки со специальными названиями.
Это самый шумный цех на заводе. Кажется, что здесь все постоянно ругаются. На самом деле разговаривать иначе, как в полную силу голоса, просто невозможно.
Здесь температура воздуха достигает тридцати пяти градусов, потому что колбы обжигают пламенем, а затем приваривают к ним цоколь. Поэтому многие рабочие больше любят первую смену — с семи утра до полчетвертого, когда не так жарко.
На линии сборки (здесь их двенадцать) работают по восемь женщин-сборщиц и по два наладчика. Именно от внимательности последних зависит, выполнит смена план — в тринадцать-пятнадцать тысяч лампочек — или нет.
Обычно на работу по устранению неполадок отводится двадцать минут между сменами, когда станок останавливают. Но некоторые рабочие выполняют ее «на ходу». Это, говорят здесь, большое мастерство, которое высоко ценится, потому что экономит время.
Антон Якушенко работает наладчиком полгода. Чтобы получить эту специальность, нужно четыре месяца проработать в должности ученика.
— Я не считаю, что я работаю, — рассуждает Антон. — «Работать» — от слова «раб», а я творю! Здесь царит атмосфера, в которой каждый чувствует себя ответственным за свое дело. А еще любой опытный рабочий готов прийти на помощь, подсказать, научить. Даже если он не из твоей бригады. Здесь люди простые. Я горжусь работой на заводе, особенно на таком, как наш.
Производить бытовые лампы томский завод светотехники начал лишь в девяностых годах.
Прежде, начиная со времен Великой Отечественной войны, завод специализировался на выпуске самолетных ламп.
Мы просим Антона показать нам, как он управляется с работающей машиной.
— У порядочного наладчика всегда все в порядке, нечего ремонтировать! — шутит он.
Большинство рабочих завода — люди до тридцати пяти лет. Есть рабочие, отдавшие заводу пятьдесят лет жизни, есть целые заводские семьи и династии. Например, у Татьяны Старцевой, бригадира сборочной бригады, с мужем Виктором, который работает наладчиком, на двоих — почти шестьдесят лет стажа.
Обжигающие лампочки
Готовые лампочки отправляются к «браковщикам»: они обнаруживают повреждения.
— Смотрим, чтобы не было трещин, сколов, — объясняет Клавдия Козырицкая, контролер-браковщик. — Если лампочка мутная, значит, внутрь колбы на этапе сборки попал воздух.
Мелкие дефекты устраняем прямо здесь. Например, если надо подпаять нижний контакт цоколя.
После этого лампочку можно считать готовой. Каждую упаковывают в гофрокартон, затем — в большие коробки по несколько десятков штук. Я решила попробовать.
Рядом с упаковщицей — стопка сложенных пополам коробочек. Левой рукой распрямляем ее, правой вставляем лампочку. Ничего сложного вроде бы. И я тут же обжигаю руку.
— Главное — не браться за цоколь. Он еще очень горячий! — говорит моя «наставница».
Благодарю ее за совет и надеваю перчатку. Правда, даже для этой нехитрой работы нужна изрядная сноровка. У меня много времени уходит на то, чтобы разогнуть коробочку обеими руками. Упаковать семь тысяч лампочек за смену, как это ежедневно делает каждая упаковщица, я не успею!
Затем она ловко подхватывает обеими руками двенадцать лампочек разом и ставит в общую коробку.
Самое тихое место — цех по сборке люминесцентных ламп. Здесь светло, свежо, повсюду стоят растения в горшках. Каждый рабочий собирает за смену примерно триста пятьдесят энергосберегающих лампочек.
— У вас довольно монотонная работа, — замечаю я. — Как вы себя развлекаете? Может быть, песни поете?
— Конечно, поем! — буквально взрывается радостный хор женских голосов. А Татьяна Синяева, добродушная женщина, сборщица с тридцатилетним стажем, вытягивает из-под стопки рабочих бумаг несколько распечаток с текстами… русских народных песен.
На проходной завода я ловлю себя на том, что продолжаю разговаривать довольно громко, — все еще не могу привыкнуть к тишине. И еще некоторое время откашливаюсь — горло действительно болит, как и предупреждали меня рабочие.
